Семь бронзовых фигур – три женщины, четверо детей – сидят и лежат на вогнутой поверхности, словно на осколке разбитой чаши. В их лицах и позах – отчаянье и безнадежность. Так выглядит мемориал жертвам «Вель д’ива» (Vel d’Hiv по-фр. «Зимний велодром») – творение Вальтера Шпитцера, чудом уцелевшее во время антисемитской облавы, предпринятой правительством Виши 16 и 17 июля 1942 года – ровно 65 лет тому назад. В дни операции, которой нацисты дали циничное название «Весенний ветер», 5000 полицейских согнали 13 152 еврея (из них 4050 детей и 5802 женщины) на парижский «Зимний велодром», чтобы отправить людей в лагеря смерти. Позднее, в 1959 году, этот велодром был разрушен. А с 1994 года, по указу президента Миттерана, воскресенье, следующее за 17 июля, во Франции отмечают как «День скорби и поминовения» жертв «Вель д’ива». В этом году в воскресенье 22 июля в 15 округе Парижа сотни человек собрались в Сквере Еврейских мучеников на берегу Сены, чтобы отметить 65-летие трагедии – как раз напротив места, где когда-то находился «Зимний велодром». Прибыли французский премьер-министр Франсуа Фийон и мэр Парижа Деланоэ, а также Симона Вейль, член Совета Европы и глава международной Ассоциации «Память о катастрофе», у которой на руке все еще видна концлагерная татуировка.

В этом году 22 июня в память о тех страшных событиях прошел марафонский забег подростков, стартовавший в квартале Марэ. Ведь именно с этого квартала и началась тогда вишистская облава, жертвами которой стали в первую очередь иммигранты из России, Польши, Румынии, Украины. Большинство из них еще в начале века бежали во Францию, спасаясь от погромов.
«Мы провели в этом месте пять дней. Это был ад, – рассказал приглашенный на митинг скульптор Вальтер Шпитцер. – Детей отрывали от матерей. Не было еды, на всех был лишь один водопроводный кран и четыре отхожих места...».

Тогда Вальтера вместе с десятком малышей чудом спасла русская монахиня в миру – Мать Мария (Елизавета Юрьевна Караваева-Скобцева).

О Матери Марии, художнице и поэтессе Серебряного века, пишут монографии и романы. Ей, 17-летней гимназистке, посвящал стихи Александр Блок:
...Вы такая живая, такая красивая,

Но такая измученная /.../

Говорите все о печальном,

И презираете свою красоту...
В эмиграции, в Париже, в «безумные годы» между двумя войнами Мать Мария входила в круг монпарнасской интернациональной богемы. Она являлась в «Ротонду» в своем черном клобучке, сиживала там за столиком вместе с поэтами и художниками. Дружила она и с Николаем Бердяевым:
«Мать Мария, – писал о ней Н. Бердяев, – была одна из самых замечательных и разнообразно одаренных русских женщин нашей эпохи. Она была новой душой, по-новому взволнованной. Она соединяла в себе поэта, революционера и монахиню нового типа".

Мать Мария организовала скит (ул. Лурмель, д. № 77). Там находили приют голодные, бездомные, больные; их выхаживали, кормили, лечили. А в дни оккупации в скиту на Лурмель укрывались борцы Сопротивления – французы, русские, евреи. В их числе был поэт Николай Оцуп (1894-1958), вместе с Н.Гумилевым и М.Лозинским основавший в 1920 году «Новый цех поэтов». В Париже Оцуп издавал литературный журнал «Числа», вокруг которого группировались поэты «Парижской ноты». Николай Оцуп, еврей, стал в годы оккупации христианином – не из страха перед гитлеровцами, а из восхищения перед Матерью Марией и ее мученическим подвигом, достойным первых христиан.

Скит находился в двух шагах от «Зимнего велодрома». В окаянные дни июля 42-го, одетая в черный апостольник, монахиня спокойно подошла к запертым воротам. «Я пришла молиться за тех, кто находится здесь», – бесстрашно сообщила она охранникам «Вель д’ива». «Там и так есть кому молиться», – возразили ей. «Ни единая молитва лишней не бывает», – ответствовала монахиня. На протяжении пяти дней Мать Мария пыталась спасти детей, пряча их в помойных баках, которые вывозились с «Вель д’ива»! Затем она укрывала их у себя в ските.
Мать Мария не боялась ни страданий, ни смерти. В 1943 г. она была схвачена и депортирована в женский лагерь смерти Равенсбрюк. По одной из версий, там она буквально сложила голову за ближнего своего: попыталась пойти в газовую камеру вместо девушки-еврейки. За это, по некоторым свидетельствам, ей отрубили голову топором. Случилось это 31 марта 1945 года, почти в конце войны.