А вот про любителя жанровых сцен Моше Абрамовича и немецкую ошибку на еврейской руке
Еще немного подробностей.
«... И вот однажды селекцию провели в самом блоке, а не на плацу... Это было так.
В середине каждого барака стояла печка, такой куб с двумя трубами по концам, примерно по полметра в каждую сторону.
А нары были возле стен. Мы лежали в ряд по 5 человек, прямо на голых досках.
Соломы не было.
Так вот. Пришел в блок какой-то врач. Все сейчас говорят: «Менгеле! Менгеле!»
Я не знаю, был ли это Менгеле. Какой-то врач, немец.
«Алес юден арибер ансайд!» Мы были в бараке все вместе — поляки, бельгийцы — всякие.
Евреев отогнали отдельно. Нам приказали раздеться и по одному подходить к врачу.
Кроме врача там были еще два эсэсовца.
Один должен был говорить номер заключенного, а другой записывал этот номер.
Голые евреи по одному подходили к врачу, он осматривал их со всех сторон.
Рядом с врачом стояли два этих эсэсовца и записывали больных.
После чего каждый перешагивал через полуметровую печку.
Там собирались все вместе опять, только часть из нас уже была «записана».
Настала и моя очередь.
У меня на голени была тогда рана, я боялся и хотел быстро пройти, чтобы не заметили.
Когда врач сказал мне повернуться, я побежал вперед.
Но он вернул меня и заставил повернуться спиной. После чего меня записали.
Я в ту же секунду понял, зачем меня записывают. Я был приговорен к смерти.
Я никогда, никогда не забуду, какие мысли пронеслись у меня в голове...Какие?
«Что делать? Выхватить у эсэсовца пистолет и застрелить его...Убежать...»
Но некуда было бежать. Некогда было и думать...
Подошла моя очередь записывать свой номер у другого эсэсовца...
Он взял мою руку и прочитал номер: 'Hundert vierzig zwei Tausende fünfhundert siebzig sechs!' (сто сорок две тысячи пятьсот семьдесят шесть). Зекце Зибицих! А мой номер Зекце Нойцег! 'Hundert vierzig zwei Tausende fünfhundert neunzig sechs'! Девяносто шесть!
Когда мне ставили номер, недобили одну точку в цифре 9, и она стала похожа на 7...
Я только молил Бога, чтобы второй эсэсовец повторил эту ошибку...
И он повторил этот ошибочный номер еще раз...
...Я перешагнул через печку и оказался снова между заключенными.
Некоторые стали меня успокаивать: «ничего, что тебя записали...ты уже отмучился...а нас еще будут бить...а ты уйдешь...»
Я молчал, и никому не говорил про ошибку эсэсовцев...
Я стоял и только молил Бога, чтобы не обнаружилась ошибка.
Прошло два-три дня. Мы уже знали эту процедуру.
Старший по блоку (поляк) должен был принести личные карточки заключенных и пойти с ними в комендатуру.
Когда он ушел, я зашел к нему в комнату (я не вру, клянусь своей семьей и внуками, я говорю чистую правду!)
и увидел, что моя карточка осталась в бараке, он ее не взял...
И я на 80 процентов понял, что останусь жить...
В тот же день прозвучала команда «Блокшпере!» и все зашли в барак. Пришли немцы, уже с собаками, и зачитывали номера. Они забрали записанных в тот знаменитый блок перед крематорием, о котором я уже рассказывал... Я остался... Те, кто меня успокаивали — недоумевали, почему меня не взяли? «Ведь тебя же записали?» — говорили они. «Меня?» — удивлялся я, — «меня никто не записывал»...
Только один мой друг, он сейчас живет в Гиватаиме (город недалеко от Тель-Авива), мы с ним иногда встречаемся и сейчас, — знал мою историю, как я остался в живых. По ошибке. Я не знаю, есть ли еще такие подобные случаи во всей истории Гитлера...
С тех пор не один раз мне приказывали пойти и исправить номер на более четкий — когда нам выдавали одежду, они всегда ошибались и я их поправлял...
Номер я не исправил».
