Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Несколько штрихов к портрету художника в зрелости
Давид Гарт  •  26 мая 2008 года
Как обычно, известная писательница N. добивается максимальной щемящести, стремится «пробрать до костей души». И, как обычно, успешно.

(1) Известная писательница N. написала новый, толстый, всяким добром богатый роман.

(2) Который, естественно, попал в первый десяток книжных рейтингов продаж.

(3) Отзывами он тоже не обделен. Как положительными:


Хорошее, добротное, умное и тонкое чтение...
...Клевая книжка, совсем не женская.
...Книжка — не оторваться.
Вещь оставила после себя такое странное щемящее чувство и какое-то душевное беспокойство. Хочется слушать Майкла Наймана, пить кофе и чтобы пошел дождь, и даже не дождь, а ливень с грозой, и увидеть свое отражение в старинном тусклом зеркале.

Так и отрицательными, каковых меньше:


...Во всей книге не нашлось ни одного персонажа, которому я бы смогла посочувствовать.
...Во-первых, в ней нет совершенно чудесного рубинского юмора, а во-вторых, как-то гипертрофировано описание уникальности главной героини.
...До скуки надрывен «Почерк Леонардо».

Подробнее реакцию читателей можно изучить, например, тут.

(4) Новый роман повторяет фирменные художественные особенности предыдущего (а в чем-то — и предпредыдущих), например — биографические характеристики протагониста.

Женщина. Талантливая, профессионально успешная, выросшая в столице союзной республики, затем уехавшая из Союза. Не ориентирована в первую очередь — да даже и во вторую — на семью и прочие «традиционные» и «женские» (одежда, украшения, кулинария) ценности, и вообще женщина, далекая от патриархальных гендерных стандартов.

(Примечательно, что известная писательница N. достаточно либеральна, чтобы живописать женщин-эмансипе, которые уходят от мужей, принципиально не заводят детей и пекутся исключительно о собственном творчестве, однако в других аспектах проявляет удивительную косность:

На перроне, где мы дожидались своей электрички в Сорренто, на скамейке полулежало странное существо — вероятно, местная достопримечательность. Я до сих пор не очень разбираюсь в типах этих отклонений [sic!] — трансвестит или транссексуал: сапожки на каблуках, на тонкой фигуре джинсы в обтяжку. Лицо — острое, синеватое, забеленное...

(«Гладь озера в пасмурной мгле»)

Здесь, в машине, она вдруг увидела настоящую причину болезненного [sic!] стремления очаровать, укутать себя робкой надеждой...
...В одно из отделений полиции в Монреале вбежала окровавленная особа: девица не девица, а какой-то... Буратино неясного возраста... Чучело в моче и блевотине.

…Хлопнула дверь, послышался чей-то мелодичный голосок, который, словно булочка, начинен был острым вонючим страхом испуганного скунса... И вдруг она все увидела: щуплая фигура... пошлые усики, характерный разрез глаз — латинос? — он мелькнул в коридоре... И ни в чем не виновная рыбка в еще крошечной, но уже напряженной матке вила и вила дальше сиротливую блудную нить...

(«Почерк Леонардо»)


Возможно, дело в том, что эти иносексуалы и инородцы не могут оправдаться своим творчеством.)

(5) В отличие от прошлых романов, писательница обошлась без введения в кадр второй женщины — себя, в каком-то смысле alter ego главной героини. Похвальная экономия — а то в предыдущем романе такое двойничество привело к ненужным повторам и было очевидно избыточным.

(6) Второй главный герой — традиционно город. Иерусалим, Ташкент, Киев. Герой однозначно положительный; образ неизменно прекрасный — романтизированный и мифологизированный, пронизанный реальной ностальгией автора или сконструированной ностальгией героев.

(7) Как и в предыдущих своих творениях, автор несказанно щедр на сочинение бесконечного числа маргинальных персонажей и побочных сюжетных линий, что делает из романа-биографии роман-панораму поколения, или позднесоветского общества, или профессиональной (консерваторской, цирковой) среды и т.д.

(8) Как обычно, известная писательница N. стремится добиться максимальной щемящести, стремится «пробрать до костей души», как выразился автор одного сетевого отзыва. И, как обычно, успешно.

Я вот точно знаю, что сегодня с этого пива хрен усну. Буду лежать, как бревно, в темноту пялиться, а закрою глаза — она, пятилетняя, по коридору топочет, прямо из зеркала мне навстречу выбегает: лоб вспотевший, рот зубастый, и от хохота аж звенит вся:
— Это не я, не я! Это моя радость хочет бегать!

Потом я ее бил... Тоже сильно... Лет десять спустя. И она не стонала, но после каждого удара сплевывала кровь и жалостливо так спрашивала: «Больно, Володечка? Больно?» Пока могла еще говорить, пока сознание не потеряла, все повторяла: «Больно, Володечка?»...
(9) Жанр, конечно, life-story, как и в ташкентском романе. Детективный формат — главная героиня пропала (причем вместе с мотоциклом), и ее история реконструируется по рассказам мужа и письмам возлюбленного — так вот, детективный формат не выдерживается, тут же появляется третий повествователь, то ли автор, то ли сама героиня, а развязка, раскрытие тайны исчезновения, заранее понятна или, если угодно, так и непонятна, но только непонятность эта совершенно предсказуема.

(10) Автор по-прежнему питает пристрастие к графическому (петитом, курсивом) выделению фрагментов текста. По большей части неоправданное в «Кабане» и «Синдикате», здесь, как и в ташкентском романе, оно оправдано (хронологическими скачками) через раз.

(11) Можно выделить у автора сквозную тему «наши за границей». Особенно настойчиво она звучит в ташкентском романе и в этом, киевско-монреальском. Мальчики и девочки из за**анных советских подъездов, задрипанных музыкальных школ, чердачно-подпольных изостудий, всмятку пьяных цирков и проч., и проч. уезжают на Запад и становятся звездами мировой величины, у которых концерты, представления, выставки, гастроли расписаны на три года вперед.

(12) И наконец, пожалуй, самое важное. В произведениях известной писательницы N. давно уже стали появляться загадочные персонажи, странные совпадения, неотвратимые пророчества и — именно в связи с этой мистической линией — тема самоубийства.

Страшные предчувствия, провидческие инсценировки и неудавшаяся роль ангела-хранителя в «Кабане».
В «Синдикате» — пугающие телефонные звонки от шизофреника, таинственные письма с библейскими пророчествами и проклятиями, мальчик-ангелочек, регулярно поджигающий подъезд.

И в «Почерке» — таинственный толстяк-альбинос в тирольской шляпе с перышком, который в разных странах встречается (или мерещится) героине. Но в отличие от предыдущих книг, где мистическая тема заявлялась, но не развивалась, оставаясь притягательным, но ускользающим ароматом, или даже под конец перечеркивалась, как в «Цыганке», здесь она получает полное выражение в судьбе и даре главной героини. В аннотации «Почерк Леонардо» прямо так и аттестуется: «мистический роман», а в отзывах, прочувствованно, — «с выходом в вечное». Известная писательница N. довольно изящно выходит наконец за рамки реализма. Ведь если даже решить, что Сеня, которому пропавшая (погибшая?) возлюбленная явилась посреди бурана, галлюцинировал в процессе замерзания, а русские туристы, что видели улетевшую с моста в небо мотоциклистку, к тому моменту уже изрядно поддали, то мотоцикл, мотоцикл, как верно отмечено, «ведь не рыбка, чтоб в океан уплыть! Он же, блядь, желе-е-езный!»

Еще Дина Рубина:
Дина Рубина. Почерк Леонардо (фрагмент)
Дина Рубина. Цыганка (фрагмент)
Дина Рубина: «Израиль – это миф»
Символика огня в романе-комиксе Дины Рубиной «Синдикат», или Об «огненном ангеле нашего подъезда»
На солнечной стороне памяти