Недо или пере — вот в чем вопрос. Совершенно непонятно, как это назвать. Это не драники и не оладьи из кабачков, это вообще черт знает что.
Берем одну-две картофелины, луковицу, немного сыра, одну штучку цуккини (или два кабачка) и трем все это на терке (классический рецепт драников предполагает мелкую терку, но поскольку это не драники, то вполне хороша и крупная). Отжимаем, сливаем жидкость. Добавляем 1 яйцо, чуть-чуть манки, немного овсяных хлопьев, предварительно перетертых в пальцах, и немного, буквально 2–3 ложки, муки. Также капаем в смесь чуть-чуть растительного масла, еще раз перемешиваем. При необходимости еще сливаем жидкость. Немного посолить и выпекать, как оладьи, на сковороде с очень небольшим количеством растительного масла. Если некоторые любят погорячее — можно поперчить, но тогда убивается особая нежность этого блюда.
Теперь по существу. Моя бабушка очень хорошо готовила. Просто удивительно, как при тотальном дефиците она умудрялась закатывать пиры для родственных собраний человек на пятнадцать, да и просто вкусные обеды-ужины для нашей небольшой семьи. Готовила она на коммунальной кухне, при неодобрительном ворчании злобной Анны Васильевны, под наблюдением расслабленной алкоголички Сидоренко, высокомерно не замечая их присутствия.
В кухне на всех имелась одна раковина с холодной водой, одна плита возле широкого окна, откуда открывался вид на то, чем впоследствии риелторы будут соблазнять покупателей: московский дворик. Дворик этот замыкался вереницей сараев, откуда мы прыгали, стараясь приземлиться в сугроб. В сараях кроме старых велосипедов и прочего реквизита хранился уголь: дом был старинный, деревянный, переделанный из бывшей гимназии (о которой напоминала лишь широкая лестница с гладкими перилами) — и с печным отоплением. Я до сих пор помню, как помогало при невзгодах прислониться к теплому и гладкому боку нашей печки-голландки.
Повзрослев и прочитав некоторое количество книг, я поняла, что для бабушки это была в общем-то отчасти счастливая жизнь: ни тебе погромов, которые она застала в детстве в родном Киеве, ни ужасов гетто, ни расстрельной ямы, в которой погибла половина нашей семьи в Житомире. Отдельными же репликами неполиткорректного содержания относительно расовой чистоты, популярными среди населения Марьиной Рощи, вполне можно было пренебречь.
Ну и таз, конечно, — меня заставляли тащить этот постыдный предмет, который не лез ни в какие авоськи, самопроизвольно вырывался из рук и позорил меня навсегда, тащить через всю улицу Образцова и половину Селезневки. Я стеснялась, негодовала, шла еле-еле, мама раздражалась, не догадываясь о моих нравственных страданиях. А потому что гигиена — не пользоваться же общественными так называемыми шайками.
Но зато! По возвращении нас всегда ждал самый вкусный десерт на свете: бабушкино фирменное яблоко в тесте, залитое шоколадным соусом. Ужасно жалею, что рецепт этот утерян, — когда я съезжала во взрослую самостоятельную жизнь, бабушка снабдила меня тетрадкой с рецептами необходимого, но опрометчиво не вписала туда никаких излишеств. И хотя яблоко в тесте, да и шоколадный соус — не такая уж хитрая вещь, в этом ее фирменном десерте заключалась буквально тайна вселенской гармонии, потому что в дальнейшем я нигде и никогда ничего подобного не пробовала, хотя всегда и всюду стремилась приблизиться к идеалу.
Простые, так называемые народные блюда бабушка не очень любила и готовила их, как я теперь понимаю, в разнообразных вынужденных обстоятельствах, которые хорошо помнят люди старшего поколения, а юным нашим согражданам не всегда даже удается внятно их, эти обстоятельства, разъяснить, потому что они закидывают тебя репликами типа «ну и не стояли бы в этой безнадежной очереди, шли бы в другой магазин». Тем не менее, ее картофельные латкес (к моему удивлению, впоследствии оказалось, что смешное слово «драники» обозначало ровно то же самое) были очень хороши. Впрочем, картошки вообще было много в нашем рационе, и не только от бедности, бабушка картошку уважала. В какой-то момент я решила эти латкес повторить. Получилось неплохо, но как-то скучновато. Может, потому, что бабушки уже не было, может, потому, что внезапное продуктовое изобилие, пришедшее на смену кружевным салфеткам на пустых прилавках, туманило голову и зазывало в дебри пищевого разврата.
Как говорится, шли годы. Темы обсуждений с подругами менялись, плавно перетекая из области жизни вообще в сферу здорового образа жизни, сокращенно ЗОЖ. Внезапно острую актуальность приобрела тема, формулируемая обычно как «что бы такого съесть, чтобы похудеть». И одна из нас сказала: «А ведь вместо хлеба можно употреблять оладьи из цуккини». «А мука? А масло?» — возмутилась было я, но подруга поклялась золотой иглой доктора Мухиной, что чуть-чуть муки и немного растительного масла ЗОЖ не повредят.
Ну вот вам оладьи из цуккини. Получилось опять неплохо, но как-то скучновато. И жидковато. И к тому же не было в них никаких признаков ЗОЖ, я такие вещи теперь чувствую.
И я стала менять рецепт оладьев из кабачков. Часть муки заменила овсяными хлопьями и очень была собой горда: эти сложные и «длинные» углеводы — просто-таки гарантия ЗОЖ! А потом еще немного изменила рецепт, совместив муку и хлопья с маннной крупой, имея в виду нежный и задумчивый вкус, который манка придает блюдам.
Сыр я просто люблю, и точка.
А картошка — в память о бабушке.
Более привычные драники-латкес:
От Романа Гершуни
От Нелли Шульман
