— Тридцать лет я вожу такси, — говорит мне маленький человечек за рулем. — Тридцать лет — и ни одной аварии.
С того момента, когда я выехал с ним из Беер-Шевы, прошел почти час, и весь час он не замолкал ни на секунду. При иных обстоятельствах я бы предложил ему заткнуться, но сегодня у меня нет на это сил. При иных обстоятельствах я бы не вышвырнул 350 шекелей на такси до Тель-Авива. Я бы поехал поездом. Но сегодня я чувствую, что должен попасть домой как можно скорее. Сегодня я — вроде тающего мороженого, которому нужно вернуться в морозильник, вроде телефона, которому срочно надо подзарядиться. Прошлую ночь я провел с женой в больнице Ихилов. У нее был выкидыш и сильное кровотечение. Только когда мы добрались до больницы, нам сказали, что ее жизнь в опасности и что необходимо переливание крови. За несколько дней до этого врачи сказали нам с родителями, что раковая опухоль в основании папиного языка снова вернулась, и что единственный способ с ней бороться — это удалить язык и гортань.
Таксист в сотый раз повторяет, что за тридцать лет у него не было ни одной аварии — и вдруг, пять дней назад, его машина поцеловала бампер другой машины на скорости двадцать километров в час. Обе остановились, и таксист увидел, что другая машина не получила ровным счетом ни одного повреждения, кроме царапины на левой стороне бампера. Он предложил другому водителю двести шекелей прямо на месте, но тот настоял на обмене контактами страховых компаний. На следующий день этот водитель, русский парень, позвал таксиста приехать в ремонтную мастерскую. Там они с хозяином мастерской, — наверное, приятелем парня, — показал моему таксисту огромную вмятину по всему противоположному боку машины и сказал, что стоимость ущерба — 2000 шекелей. Таксист отказался платить, и теперь страховая этого парня с ним судится.
— Не волнуйтесь, все обойдется, — говорю я в надежде, что мои слова заставят таксиста умолкнуть хоть на минуту.
— Как оно обойдется? — жалуется таксист. — Они меня поимеют. Эти гады собираются выжать из меня деньги. Это, по-твоему, справедливо? Я пять дней не спал. Понимаешь, да?
— Прекратите об этом думать, — предлагаю я. — Попробуйте думать о чем-нибудь другом. О хороших вещах, которые с вами в жизни случались.
— Не могу, — стонет водитель и морщится, — не могу и все.
— Тогда прекратите об этом говорить, — говорю я. — Думайте, страдайте, только мне больше про это не рассказывайте, ладно?
— Дело ж не в деньгах, — продолжает таксист, — ты уж поверь мне. Меня несправедливость мучает.
— Заткнись, — говорю я, не выдержав, — просто заткнись хоть на минуту.
— Ты чего кричишь? — обиженно спрашивает водитель. — Я старый человек. Нехорошо.
— Я кричу, потому что мой папа умрет, если у него изо рта не вырежут язык, — кричу я. — Я кричу, потому что моя жена после выкидыша лежит в больнице.
Таксист замолкает впервые с того момента, как я сел в машину, но теперь поток слов внезапно не могу остановить я.
Водитель все еще молчит. Теперь молчу и я. Мне слегка неловко, что я на него наорал, — но не настолько, чтобы извиняться. Стараясь не встретиться с ним взглядом, я смотрю в окно. Мы проезжаем указатель «Рош А-Аин», и я понимаю, что мы проскочили съезд на Тель-Авив. Я вежливо сообщаю об этом водителю, — или ору, не могу теперь вспомнить. Он говорит, чтобы я не волновался. Он не очень знает дорогу, но буквально за минуту разберется. Спустя несколько секунд он паркуется на крайней правой полосе трассы; до этого ему удается убедить еще одного водителя притормозить. Он начинает выбираться из машины, чтобы спросить, как ехать в Тель-Авив.
— Ты нас обоих убьешь, — говорю я, — тут нельзя парковаться.
— Тридцать лет я вожу такси, — бросает он мне и вылезает из машины, — тридцать лет — и ни одной аварии.
Оставшись в такси один, я чувствую, как мои глаза наливаются слезами. Я не хочу плакать. Я не хочу себя жалеть. Я хочу оптимистично смотреть на вещи, как это делает мой папа. Моя жена сейчас в полном порядке, у нас уже есть прекрасный сын. Мой отец выжил в Холокосте и дожил до 83 лет.
В кабине «скорой» врач с кипой на голове говорит, что мне очень повезло. Не погибнуть в такой аварии — это чудо. «Как только тебя выпишут из больницы, — говорит он, — беги в синагогу и благодари Бога, что остался жив». У меня звонит телефон. Это папа. Он просто звонит спросить, как прошел мой день в университете и спит ли уже малыш. Я говорю, что малыш спит и что мой день прошел отлично. И что Шира, моя жена, тоже в полном порядке. Она как раз пошла в душ.
— Что это за шум? — спрашивает он.
— Сирена «скорой», — говорю я. — Проехала мимо по улице.
Пять лет назад мы с женой и тогда еще совсем маленьким сыном были на Сицилии. Я позвонил папе спросить, как дела. Он сказал, что все отлично. Я услышал, как голос из громкоговорителя зовет доктора Шульмана в операционную.
— Ты где? — спросил я.
— В супермаркете, — сказал папа, не колеблясь ни секунды. — По громкоговорителю объявляют, что кто-то потерял сумку.
— Почему ты плачешь? — спрашивает папа на другом конце провода.
— Пустяки, — говорю я; «скорая» как раз останавливается возле приемного отделения, и врач с грохотом распахивает дверь машины. — Честно, пустяки.
Книга «Семь тучных лет»: от автора.
1. Защитник нации
2. Внезапно все то же
3. Высоко над полом
4. Усы для сына
5. На воздух
6. Реквием по мечте
7. Долгая перспектива
8. Спичечная война
9. Шведская фантазия
10. Битва на детской площадке
11. Идолопоклонничество
12. Бомбой позже
13. Высота птичьего полета
14. Такси
15. Мой первый рассказ
